Искусство обольщения - Кэтрин О`Нил

Мэйсон осторожно вошла, убедившись, что дверь не хлопнула, затем на цыпочках подкралась к двери салона и заглянула внутрь.

– Насколько я понимаю, ты используешь этот особняк в качестве стрельбища? Оттачиваешь, так сказать, мастерство, – заметил Ричард нейтральным тоном.

– Ах, ты про то недоразумение… Давай про него пока забудем. Ты же знаешь, я не люблю сюрпризов. Ты хотел бы посмотреть на картины? Они здесь. Я расставила их в том порядке, в котором бы хотела, чтобы ты их увидел. Нет-нет, не сюда. Начнем с этой.

Мэйсон смотрела, выглядывая из-за двери, как они прохаживаются по комнате, вдоль стен которой стояли картины – шесть картин. Мэйсон казалось, что молчание длится вечность. Ричард переминался с ноги на ногу, но он казался ошеломленным увиденным.

Наконец голосом, который изобличал показную уверенность, Эмма сказала:

– Еще ничто из того, что я делала, не давалось мне с такой легкостью и не дарило такого удовлетворения. Впервые я не просто копировала стиль, я создавала, оставаясь в рамках этого стиля. Я лишь надеюсь, что ты тоже это чувствуешь.

Что она говорит? «Эмма сама подделывала работы?»

– Использование дополняющих цветов в этой работе действительно впечатляет, – заметил Ричард, как истинный профессионал. – Из тебя получился отличный колорист.

– В самом деле? Ты так думаешь? – Теперь в голосе Эммы звучала неподдельная радость.

«Я что, схожу с ума? – думала Мэйсон. – Ричард действительно обсуждает эти фальшивки с женщиной, которая их произвела, с такой непосредственной небрежностью, словно они гуляют с ней по залам Дувра?»

Эмма смотрела на Ричарда с надеждой.

– Подойди и взгляни на эту работу. Она мне по-настоящему нравится. – Они проследовали к очередному холсту. – Что ты думаешь по поводу цвета зонтика?

– О да! Значительный прогресс. Я помню, что твоим слабым местом всегда была текстура света.

Со стороны их беседа звучала так, как должна звучать беседа двух давних сообщников. Они обсуждали работу Эммы с непринужденной куртуазностью двух светил медицины, обсуждающих состояние пациента.

Ричард с самого начала знал, что картины подделывает Эмма. Почему он не сказал об этом Мэйсон?

Эмма говорила тихим голосом, с интимными интонациями:

– Стиль картин не просто мне подходит, он меня освобождает. Этот стиль впервые наделил меня собственным правом художницы. И хотя у меня и помутился рассудок, когда я узнала, что она жива, теперь я вижу, что, жива она или нет, разницы для меня нет никакой. Потому что неопровержимая правда состоит в том, Ричард, что из меня получилась лучшая Мэйсон Колдуэлл, чем та, другая. Посмотри на эти картины. Ричард смотрел на холст.

– Вот это смещение композиции от центра – довольно интересное решение. Похоже на японскую технику.

Эмма просияла, словно ребенок, которому вручили золотую звезду.

– Вчера здесь был Моррель, – возбужденно продолжала она. – Он так и рассыпался в комплиментах. Он сказал, что эти картины – вершина творения Мэйсон Колдуэлл. Он считает, что они все должны быть выставлены на ярмарке в числе первых и лучших. – Она смотрела на Ричарда так, словно вручала ему свое сердце.

Мэйсон смотрела, как Ричард переходит от одной картины к другой, неторопливо изучая каждую. Наконец он обернулся к Эмме.

– Ну, хорошо, Эмма. Я на них посмотрел. А теперь скажи мне, что ты задумала?

– Разве ты не догадываешься? Я пытаюсь снова наладить наши отношения.

Ричард слегка нахмурился, не вполне понимая, о чем она говорит.

– Наладить?

– Я знаю, как сильно ты любишь искусство. Больше, чем людей, это точно. Я знаю, что ты ненавидишь меня за то, что случилось с Пуссеном. Я всегда знала, что если ты и способен кого-то полюбить, так это художника того же уровня, что и Пуссен. Я видела, как ты всего себя посвятил художнице, которую все считали мертвой. И вдруг мне все стало ясно. Как сделать так, чтобы начать все с чистого листа, как загладить свою вину и заставить тебя простить меня? Заставить тебя любить меня? Я могла бы стать Мэйсон Колдуэлл! Я могла бы показать тебе, что я больше чем копировальщица, что я настоящая художница. Я могла бы принять ее стиль и писать лучше, чем писала она. И, когда бы ты увидел картины, ты полюбил бы их, и тогда я бы сказала, что сама их написала. И ты бы гордился мной. Вот поэтому я и потеряла голову, узнав, что та женщина жива. Потому что я подумала, что все теперь пропало. Но теперь… когда ты увидел картины… я надеюсь… я молюсь, Ричард… Это уже не важно. Ты поймешь, Ричард, что, жива Мэйсон Колдуэлл или мертва, я твоя женщина.

Эмма смотрела на Ричарда с обожанием и мольбой, и слезы текли у нее по щекам.

– Ты все это делала…

– Ради тебя, Ричард. Ради твоей любви.

Какое-то время он просто молча смотрел на нее. Мэйсон сжала кулаки. Все будущее ее зависело от его реакции. Наконец он сказал:

– Эмма… Эмма. – Он покачал головой. – Все правильно, кроме одного.

Эмма моргнула.

– Что-то не так?

Ричард понизил голос почти до шепота, прежде чем сказать:

– Они… просто… не очень хорошие. Лицо Эммы стало как фарфоровая маска.

Ричард продолжал:

– В них есть рисунок, цвет, композиция. Технически они безупречны. Но под техникой ничего нет. Задний план не вызывает ничего, кроме отвращения. Центральная фигура красива, но не более того. В этих картинах нет души, нет искры. В них нет волшебства. А оно одно может превратить уродство в красоту. В них нет гениальности Мэйсон.

Повисла тягостная пауза, затем раздался голос Эммы:

– Ты сукин сын!

– Эмма, ты ведь знаешь, что я прав. В том, что касается искусства, я никогда не ошибаюсь.

Эмма ударила его по лицу. Звонкий звук пощечины эхом отлетел от стен.

В ярости она набросилась на Ричарда с кулаками, ногтями вцепилась в его лицо. Ричард перехватил запястье Эммы и заломил руки ей за спину. Затем, когда силы ее иссякли, он швырнул женщину на пол.

– Ты напрасно тратишь время, Эмма. Ты не можешь занять место Мэйсон. Ни в искусстве, ни в моем сердце.

С этими словами он развернулся и вышел. И мимо Мэйсон, успевшей шмыгнуть за колонну, он пошел прочь из этого дома.

Глава 29

Эмма лежала, свернувшись калачиком на полу, она рыдала так, словно ее мир был разрушен до основания. Всего несколько недель назад Мэйсон ушла бы молча, посчитав, что справедливость свершилась, но она изменилась за эти недели. Сердце ее открылось несчастьям других, она стала более чуткой, более отзывчивой. Слыша рыдания Эммы, Мэйсон не чувствовала ни негодования, ни гнева. Странно, если учесть, что всего несколько недель назад эта самая женщина пыталась ее убить.